Местечко имело своё имя ‒ Вертужень, но молдаване называли его Штяп. Когда спрашивали крестьянина: «Куда ты идёшь или едешь?», ‒ он отвечал: «В Штяп». Штяп ‒ это молдавская версия слова «степь». И евреи называли местечко «дер Степ». Это прозвание возникло, видимо, в давние времена, при его основании одновременно с другими еврейскими колониями в Бессарабии. Видимо, этот край, красивейший из всех виденных мною, был окраиной дикой степи. Когда евреи поселились в этих местах, они назвали местечко ‒ Степь.

В пяти километрах южнее находилось село Вертужень, принадлежавшее помещику Мигеле. Ему принадлежало ещё нескольких сёл в округе, а также лес, примыкающий к местечку. Вероятно, участки земли, на которых основывали свои хозяйства первые евреи-колонисты, были куплены у него по закону о колонизации. В официальной терминологии территория между местечком и селом Вертужень называлась колонией. При румынской власти местечко называлось коммуной, неофициально крестьяне называли его Штяп.

В мои годы местечко и его окрестности не сохранили никаких степных признаков. Наоборот, кругом были возвышенности и долины. С запада, юга и севера ‒ сплошные чернозёмные поля, покрытые летом разноцветными посевами. Нескончаемые поля подсолнухов, из которых делали пахучее масло, радовали глаз. Подсолнухи хорошо растут на почве нашего края. Головы многих растений были диаметром в 30-40 см. Молдаване, относящиеся к земле с особой бережливостью, не слишком охотно засевали поля подсолнухом: эти растения истощают почву. Но обстоятельства вынуждали, а маслобойки давали крестьянам хорошие цены. Зерновые: пшеница, овёс, рожь, кукуруза и другие ‒ занимали бóльшую часть полей. В Бессарабии, как и в Румынии, кукуруза занимала самые большие площади; из муки варили мамалыгу. Евреи сажали и выращивали на своих полях табак ‒ отличительное занятие евреев-крестьян в Бессарабии.

На востоке, в большой долине, несёт свои воды Днестр. На левой стороне, в Подолии, также видны были обширные разноцветные поля, красочные хаты в сёлах. По воскресеньям, ранним утром, когда кругом стояла глубокая тишина, вдруг начинался звон церковных колоколов. А когда в молдавских сёлах был «жок», слышалась весёлая танцевальная музыка: «Молдовеняска», «Булгэряска» и другие мотивы.

Издали Вертужень представляла собой живописное зрелище. Штетл (местечко) находился на возвышенности, и, когда приезжали с железнодорожной станции Ункитешть, казалось, что это чёрное поселение, нарисованное на картинке. Всегда дымили две высокие трубы больших мельниц, вокруг которых в ярмарочные дни собирались крестьянские повозки. В них привозили пшеницу и кукурузу. Там же, возле мельниц и недалеко от леса, было кладбище. Видны были новые здания с красными или зелёными крышами, построенные в последние годы из красного жжёного кирпича. Лес с восточной стороны был похож на парк, который отличался от окружающей природы. Во многих местах были источники чистой воды.

Всё кругом казалось идиллией изобилия, безмятежного покоя, который продлится века. Никто не мог себе представить, что эта природа, эта «степь», что не была степью, изменит свой облик. То, что выглядело раем, превратится в ад на земле. Никому не могло прийти в голову, что там, где из земли бьёт ключом кристально чистая и прохладная вода, люди будут умирать от жажды, и никто не поверил бы, что это местечко, которое купалось в изобилии окружающих полей, садов, виноградников, станет адом, в котором люди будут умирать от голода. Но это случилось. Дикари в человеческом облике превратили местечко в дикую степь, в которой тысячи евреев погибли от мучений, голода, жажды, болезней и рабского труда в ужасных условиях. После стольких лет благословенного изобилия Вертюжаны, как и многие другие местечки в Бессарабии, были опустошены погромами.

Из статистики, приведённой Мататиягу Карпом в его книге «Транснистрия» (стр. 48), следует, что довоенное имущество местечка состояло из 600 га виноградников, 353 га пашни, трёх мельниц и 325 домов, в которых проживало 1830 жителей. А в 1941 году число жителей достигло 24000, так как местечко было превращено в один из ужаснейших концентрационных лагерей для евреев, подлежавших депортации в Транснистрию. В 1942 году в штетле уже не было ни одного еврея. Во всей Бессарабии в то время жили 227 евреев (по румынской переписи населения от 01.01.1942 их оставалось лишь 7 человек. ‒ Прим. пер.). О том, что содеяли румынские дикари с моим штетлом, Мататиягу Карпов рассказывает следующее (стр. 106): «В Вертюжанах самый страшный лагерь. Здесь хозяйничают полковник Агапия и капитаны Бурадеску и Радулеску. Двадцать тысяч человек живут на территории, которой раньше доставало только на две тысячи. Большинство домов осталось без крыш, по приказу полковника Агапия жестяные крыши сняты. Почти два месяца осуждённые жили в таких условиях ‒ перед тем, как их перегнали на левый берег Днестра. У них уже ничего нет, даже одежды, потому что всё у них украдено. За каждый выход из лагеря на рынок, чтобы купить что-нибудь съестное, люди платят налог в 2 лея. Утолить жажду стало проблемой, потому что у трёх колодцев собираются неимоверные очереди. Голодные, избитые, замученные люди обязаны выполнять тяжёлый бесплатный труд, например, мостить улицы лагеря камнями из Днестра. Капитаны Бурадеску и Радулеску, которых боится весь лагерь, насилуют еврейских девушек и женщин. Ежедневно от холода, голода, болезней умирают десятки и сотни людей. Вот что, коротко говоря, натворили дикари в еврейском местечке, названном евреями дер Степь, а крестьянами – Штяп».

В раннем детстве я слышал рассказы старых людей о тех временах, когда степь была дикой. В мои годы от степи осталось только имя. Позже дикари превратили её, действительно, в дикую степь, где люди умирали от голода и жажды. Родник в местечке по-прежнему давал свою кристально чистую воду, но не для евреев, окружённых колючей проволокой. Мельницы продолжали работать, но евреи умирали от голода. Поля продолжали блистать, сады и виноградники давали свои плоды, но не евреям. Даже природа померкла, стала хмурой. На белой возвышенности евреи добывали камень, чтобы мостить улицы местечка. Но для кого? Слёзы их мучений смешивались с водами Днестра и утекали. Никто не слышал их плача, и небо было глухо к их страданиям. И мои родители там погибли. Их замучили до смерти, они нашли свой вечный покой в неизвестной братской могиле, разделили судьбу шести миллионов святых. И когда я думаю о них и о тысячах других замученных в нашем местечке евреях, то вижу в своём воображении наше местечко, место моего рождения, не просто разрушенным, но исчезнувшим с лица земли. Да, таков итог: исчезнувшее местечко.

Местечко имело своё имя ‒ Вертужень, но молдаване называли его Штяп. Когда спрашивали крестьянина: «Куда ты идёшь или едешь?», ‒ он отвечал: «В Штяп». Штяп ‒ это молдавская версия слова «степь». И евреи называли местечко «дер Степ». Это прозвание возникло, видимо, в давние времена, при его основании одновременно с другими еврейскими колониями в Бессарабии. Видимо, этот край, красивейший из всех виденных мною, был окраиной дикой степи. Когда евреи поселились в этих местах, они назвали местечко ‒ Степь.

В пяти километрах южнее находилось село Вертужень, принадлежавшее помещику Мигеле. Ему принадлежало ещё нескольких сёл в округе, а также лес, примыкающий к местечку. Вероятно, участки земли, на которых основывали свои хозяйства первые евреи-колонисты, были куплены у него по закону о колонизации. В официальной терминологии территория между местечком и селом Вертужень называлась колонией. При румынской власти местечко называлось коммуной, неофициально крестьяне называли его Штяп.

В мои годы местечко и его окрестности не сохранили никаких степных признаков. Наоборот, кругом были возвышенности и долины. С запада, юга и севера ‒ сплошные чернозёмные поля, покрытые летом разноцветными посевами. Нескончаемые поля подсолнухов, из которых делали пахучее масло, радовали глаз. Подсолнухи хорошо растут на почве нашего края. Головы многих растений были диаметром в 30-40 см. Молдаване, относящиеся к земле с особой бережливостью, не слишком охотно засевали поля подсолнухом: эти растения истощают почву. Но обстоятельства вынуждали, а маслобойки давали крестьянам хорошие цены. Зерновые: пшеница, овёс, рожь, кукуруза и другие ‒ занимали бóльшую часть полей. В Бессарабии, как и в Румынии, кукуруза занимала самые большие площади; из муки варили мамалыгу. Евреи сажали и выращивали на своих полях табак ‒ отличительное занятие евреев-крестьян в Бессарабии.

На востоке, в большой долине, несёт свои воды Днестр. На левой стороне, в Подолии, также видны были обширные разноцветные поля, красочные хаты в сёлах. По воскресеньям, ранним утром, когда кругом стояла глубокая тишина, вдруг начинался звон церковных колоколов. А когда в молдавских сёлах был «жок», слышалась весёлая танцевальная музыка: «Молдовеняска», «Булгэряска» и другие мотивы.

Издали Вертужень представляла собой живописное зрелище. Штетл (местечко) находился на возвышенности, и, когда приезжали с железнодорожной станции Ункитешть, казалось, что это чёрное поселение, нарисованное на картинке. Всегда дымили две высокие трубы больших мельниц, вокруг которых в ярмарочные дни собирались крестьянские повозки. В них привозили пшеницу и кукурузу. Там же, возле мельниц и недалеко от леса, было кладбище. Видны были новые здания с красными или зелёными крышами, построенные в последние годы из красного жжёного кирпича. Лес с восточной стороны был похож на парк, который отличался от окружающей природы. Во многих местах были источники чистой воды.

Всё кругом казалось идиллией изобилия, безмятежного покоя, который продлится века. Никто не мог себе представить, что эта природа, эта «степь», что не была степью, изменит свой облик. То, что выглядело раем, превратится в ад на земле. Никому не могло прийти в голову, что там, где из земли бьёт ключом кристально чистая и прохладная вода, люди будут умирать от жажды, и никто не поверил бы, что это местечко, которое купалось в изобилии окружающих полей, садов, виноградников, станет адом, в котором люди будут умирать от голода. Но это случилось. Дикари в человеческом облике превратили местечко в дикую степь, в которой тысячи евреев погибли от мучений, голода, жажды, болезней и рабского труда в ужасных условиях. После стольких лет благословенного изобилия Вертюжаны, как и многие другие местечки в Бессарабии, были опустошены погромами.

Из статистики, приведённой Мататиягу Карпом в его книге «Транснистрия» (стр. 48), следует, что довоенное имущество местечка состояло из 600 га виноградников, 353 га пашни, трёх мельниц и 325 домов, в которых проживало 1830 жителей. А в 1941 году число жителей достигло 24000, так как местечко было превращено в один из ужаснейших концентрационных лагерей для евреев, подлежавших депортации в Транснистрию. В 1942 году в штетле уже не было ни одного еврея. Во всей Бессарабии в то время жили 227 евреев (по румынской переписи населения от 01.01.1942 их оставалось лишь 7 человек. ‒ Прим. пер.). О том, что содеяли румынские дикари с моим штетлом, Мататиягу Карпов рассказывает следующее (стр. 106): «В Вертюжанах самый страшный лагерь. Здесь хозяйничают полковник Агапия и капитаны Бурадеску и Радулеску. Двадцать тысяч человек живут на территории, которой раньше доставало только на две тысячи. Большинство домов осталось без крыш, по приказу полковника Агапия жестяные крыши сняты. Почти два месяца осуждённые жили в таких условиях ‒ перед тем, как их перегнали на левый берег Днестра. У них уже ничего нет, даже одежды, потому что всё у них украдено. За каждый выход из лагеря на рынок, чтобы купить что-нибудь съестное, люди платят налог в 2 лея. Утолить жажду стало проблемой, потому что у трёх колодцев собираются неимоверные очереди. Голодные, избитые, замученные люди обязаны выполнять тяжёлый бесплатный труд, например, мостить улицы лагеря камнями из Днестра. Капитаны Бурадеску и Радулеску, которых боится весь лагерь, насилуют еврейских девушек и женщин. Ежедневно от холода, голода, болезней умирают десятки и сотни людей. Вот что, коротко говоря, натворили дикари в еврейском местечке, названном евреями дер Степь, а крестьянами – Штяп».

В раннем детстве я слышал рассказы старых людей о тех временах, когда степь была дикой. В мои годы от степи осталось только имя. Позже дикари превратили её, действительно, в дикую степь, где люди умирали от голода и жажды. Родник в местечке по-прежнему давал свою кристально чистую воду, но не для евреев, окружённых колючей проволокой. Мельницы продолжали работать, но евреи умирали от голода. Поля продолжали блистать, сады и виноградники давали свои плоды, но не евреям. Даже природа померкла, стала хмурой. На белой возвышенности евреи добывали камень, чтобы мостить улицы местечка. Но для кого? Слёзы их мучений смешивались с водами Днестра и утекали. Никто не слышал их плача, и небо было глухо к их страданиям. И мои родители там погибли. Их замучили до смерти, они нашли свой вечный покой в неизвестной братской могиле, разделили судьбу шести миллионов святых. И когда я думаю о них и о тысячах других замученных в нашем местечке евреях, то вижу в своём воображении наше местечко, место моего рождения, не просто разрушенным, но исчезнувшим с лица земли. Да, таков итог: исчезнувшее местечко.