Бессарабия родилась с двумя реками, которые испокон века омывают её берега. На западе Прут отделяет её от румынской Молдовы. На востоке ‒ Днестр. Он родом из Карпатских гор, откуда-то из Галиции, и впадает в Чёрное море. Днестр я видел всегда, с раннего детства и до поздних годов юности. В моих воспоминаниях далёких времён Днестр всегда рядом с моими любимыми родителями, сёстрами, братьями, родственниками и друзьями ‒ как незабываемое обстоятельство того места. Те, кто родились и выросли в Бессарабии, как и я, не могут забыть Нестр. Так у нас называли эту реку. Днестр был для нас чем-то неразлучным с нашей жизнью, частью природы, которой все наслаждались, ‒ и сельские жители, земледельцы, и жители местечка. Мы не могли себе представить существование мира без Днестра, без Белой синагоги, без родника, который обеспечивал водой половину населения местечка.
Согласно географическим данным, длина Днестра 1387 км. Для меня не важна эта строгая информация, меня занимает тот Днестр, какой я видел и чувствовал. Его изображают белой ленточкой на географических картах, а для меня это часть природы, которую наблюдал почти четверть века. Через эту природу я видел весь мир и мечтал. Когда я приближался к Днестру и входил в его воды, мой сон продолжался ‒ чистый, эфемерный и прекрасный. Когда я купался в Дунае во время воинской службы в румынской армии, серая волна разрушала мой сон. Когда я купался в реках Парана или Рио-де-ла-Плата в Южной Америке, мой днестровский сон оставался в далёком прошлом, как тысяча и одна ночь. Я помню Днестр как важную магистраль между севером и югом, дорогу человеческой деятельности.
Ещё во времена моего детства и юности Бессарабия была провинцией царской России. Но в одну ночь Днестр превратился в пограничную линию. Это случилось в 1918 году, когда Румыния оккупировала Бессарабию и приблизилась к берегам Днестра. До этого Днестр был полон движения и жизни. Теперь он превратился не только в пограничную реку, разделяющую две страны, но и в политический рубеж двух непримиримых миров ‒ капитализма и социализма. Мне кажется, что я не погрешу против правды, если скажу, что после отделения Бессарабии от России Днестр стал печальным. Уже не плыли по нему пароходы с людьми и грузами. Умолкли голоса моряков и рыболовов. Потухли огни баржей, медленно бороздивших реку по ночам. Не шли лесосплавы в порты Чёрного моря и дальше, в другие страны. Река перестала работать. Эта удивительная река теперь впадала в Чёрное море без пользы. Для кого, для чего она теперь? Дорога, которая связывала человека с человеком, стала дорогой-разлучницей. Священные законы труда и торговли обернулись ночным сговором контрабанды и убийства.
Прошло неполных двадцать лет. Наступило время Транснистрии. Что такое Транснистрия, сегодня никому не надо рассказывать. Это Освенцим, это Майданек, Треблинка бессарабского и румынского еврейства. После того как Днестр стал границей между Румынией и Советской Россией, я увидел собственными глазами Транснистрию 1921 ‒ 1923 годов, когда на Украине бушевали петлюровские погромы. Тысячи евреев бежали через Днестр в Бессарабию, чтобы спастись от гибели. Тысячи беженцев заполнили наше местечко и другие прибережные населённые пункты. Это было достаточно трагично, многие погибли. На кладбище нашего местечка прибавилось 33 свежих могилы. Погибшими были евреи, застреленные при пересечении Днестра. Тогда из Бухареста приехала комиссия, состоявшая из военных врачей, которые должны были разобраться в деталях случившегося. Выкопали и обследовали несколько трупов. Дело ясное: низкие инстинкты грабежа и убийства были мотивами этого страшного преступления. Нашли виновника ‒ офицера пограничного пункта, известного своей жестокостью, локотинента Марареску. Его наказали тем, что перевели в другое место с присвоением чина капитана ‒ за особые заслуги по защите границ отчизны. Но разве можно сравнить Транснистрию 20-х годов с Транснистрией 40-х? Мой мирный Нестр превратился в братскую могилу для сотни тысяч евреев. Но он не виноват, точно так же, как леса вокруг Треблинки и Майданека не по своей воле стали кладбищами миллионов людей.
В моей памяти о далёком детстве Нестр остался таким же, каким я его видел, стоя у кухонного окна нашего дома. Я любил стоять у окна и смотреть на Днестр, который издалека казался неподвижной серебристой полосой. Полосой, меняющей свой цвет в зависимости от погоды. Летом, в солнечный день, среди удивительной природы гор и полей, река сверкала всеми цветами радуги. В холодные дни Днестр выглядел хмурым, серым и сердитым, недовольным тем, что омрачён его вид. Зимой он замерзал, на несколько месяцев покрываясь толстым слоем льда, снегом, как и поля вокруг. Тогда его можно было переходить, не опасаясь, что лёд проломится. Когда морозы отступали и река освобождалась от ледяных оков, Днестр вновь оживал и серебристой лентой протекал через зелёные поля. Днестр освобождался от ледяного покрова со страшным вздохом, слышны были как будто звуки выстрелов из артиллерийских орудий. Река пробуждалась, а земля вокруг ещё оставалась покрытой снегом, и казалось, что она тоже двигается в определённом направлении. В это время Днестр выходил из берегов и наносил большой урон на своём шумном пути, выбрасывая ледяные глыбы и унося всё, что попадалось ему.
С приходом весны, когда в наших сердцах пробуждалась радость после томительных зимних дней, Днестр грозился потопить населённые пункты, расположенные на высоте его берегов. Нашему штетлу это не угрожало: он был расположен где-то в полукилометре от берега реки. Из нашего места Днестр казался большим вопросительным знаком, начертанным на пространстве каких-нибудь 15-ти километров. Бессарабская часть была расположена с наружной стороны большого знака. Внутренняя часть этого знака была украинская и выглядела как большой высунувшийся язык.
На этой части земли находилось еврейское село по имени Александровка, и называли её Кат. Жителей называли котовыми ворами, хотя они были честные труженики земли. Они переезжали Днестр и привозили к нам продукты на продажу. Я помню, как евреи этого села добрались до Южной Америки, часть их осела в Аргентине, а часть в Бразилии. Вместо евреев в селе стали жить гоим (неевреи, крестьяне). Евреи из Котова не имели собственной синагоги и приходили к нам молиться. Помню интересный эпизод. Когда они уехали в Америку, наша Синагога ремесленников купила у них сефер-тора[1]. Ремесленники как раз закончили строительство их синагоги. Мой отец и портной Бойка были габаями[2] новой синагоги. Они решили принести туда Тору. Это было в середине зимы, Днестр был покрыт льдом. Я не могу забыть эту картину, хотя прошло более 45 лет: два еврея в хороших меховых шубах несут книгу Торы с того берега реки.
Река Nistru, как её зовут румыны, существует и сегодня. Река Нестр, как звали её евреи, осталась в прошлом.
[1] Сефер-тора (идиш, иврит) ‒ свиток Торы.
[2] Габай ‒ староста в синагоге.