Женщина, о которой я сейчас пишу, была первой, кто взял меня в свои руки, когда я появился на свет. Не только я, но и большинство детей, родившихся в нашем местечке, вошли в этот мир через руки Мехэлке. Она была акушерка, по-народному ‒ буба. Как она научилась этой профессии, никто не знал. Чтобы ответить на этот вопрос, пришлось бы вернуться назад на несколько десятилетий. На моей памяти Мехэлке была уже старая женщина, известная буба не только в еврейском местечке, но и во всех сёлах в округе, среди крестьян. Была она маленькая, почти карлица, но очень живая и подвижная. Когда я её узнал, ей было уже далеко за восемьдесят, но, когда её звали к роженицам, она сразу являлась и тут же, как в былые годы, приступала к своим обязанностям.

Моя мама говорила о Мехэлке с большим уважением. Из восьмерых детей, которых мама произвела на свет, только последнего ребёнка, то есть мою младшую сестру Иту, приняла акушерка из городской больницы. Популярность Мехэлке была так велика, что можно было решить, будто она принимала не только детей, но и почтенных взрослых с длинными бородами.

Жила Мехэлке на краю местечка, в маленьком домике у родника. Домик стоял над самым обрывом, и казалось, вот-вот обрушится и завалит источник, который снабжал водой чуть ли не половину жителей. Его было видно издалека, так как он стоял особняком, поперёк улицы, и на нём кончалось местечко. Дальше уже шли зелёные поля окрестных крестьян.

На моей памяти её мужа Мехэла, от которого и образовалось её имя, уже не было в живых. У неё было несколько сыновей и дочерей. Сыновья ‒ табаководы, маляры, кирпичники, пекари, изготовлявшие мацу к празднику Пейсах. Двое работали в похоронном обществе. Это нелёгкий труд, но их не считали людьми с профессией.

Когда появилась в местечке акушерка Лиза, звезда Мехэлке закатилась: молодые женщины уже стеснялись приглашать её. Лиза не ездила по сёлам в тряской подводе, как Мехэлке, ‒ она разъезжала в больничной бричке. Больница же находилась в парке на краю местечка, недалеко от домика Мехэлке. Лиза долго оставалась старой девой с монументальной фигурой, но потом вышла замуж за бухгалтера банка, старого холостяка по фамилии Белоус, хотя все называли его Вайсгурт. Он смотрел на людей сверху вниз и, как настоящий кавалер, был всегда хорошо одет.

Переживала ли Мехэлке, что Лиза заняла её место? Думаю, нет: она была уже слишком старой, чтобы соперничать с Лизой. Известно только, что она не одобряла новой системы родовспоможения, которой придерживалась профессиональная акушерка. Лиза приходила в белом халате, наводившем страх на всех домашних. Строгая во всём, она никого не допускала к роженице, сама же повторно кипятила инструменты и ещё раз мыла руки, прежде чем приблизиться к ней. Мехэлке не случалось видеть, как эта акушерка принимает ребёнка, но ей говорили, что Лиза ведёт себя, как гойя, высмеивает обряды и молитвы, которые еврейская буба произносит при родах. Лиза-акушерка считала ниже своего достоинства интересоваться Мехэлке, сгорбленной старушенцией в надвинутом на лоб платке, однако жители местечка по-прежнему с большим уважением относились к Мехэлке, помня что в большинстве своём пришли на свет через руки старой бубы, которая знала секреты профессии и традицию тысячелетий.