Йоил разъезжал по базарам и больше находился в дороге, чем дома. Он, хотя и не был жителем нашего местечка, считался у нас своим, близким человеком, а когда одна из его дочерей вышла замуж за нашего парня, Йоил и вообще стал чувствовать себя в местечке как дома. Он заезжал с подводой на наш базар и привольно раскладывал свой товар.

Это был дочерна загорелый человек, с опалённым солнцем лицом. Из-под козырька фуражки выглядывали весёлые и бойкие глаза. Говоря с вами, он поглаживал свою бороду, одна сторона которой была длиннее другой. Вечно занятый, он спешил куда-нибудь ехать, и его наружное спокойствие плохо скрывало эту дорожную горячку.

Вся его жизнь могла быть измерена дорогами Подолья, Бессарабии и Днестром, который он то и дело пересекал туда и обратно. Он торговал приправами, гвоздикой, лимонами, апельсинами, сухофруктами. Будучи неопрятным и не слишком чисто одетым, он, тем не менее, источал приятные запахи благодаря специфике своего товара. На базаре в нашем местечке, по вторникам, Йоил имел своё постоянное место, и никто не смел его занять. Это место оказывалось довольно просторным, так как вмещало подводу, ящики, корзины и мешки, набитые товаром. Йоил появлялся на базаре, как сваливался с неба: всегда в числе первых, а жил ведь не рядом. Ехал ночью, приезжал на рассвете, распрягал лошадей и задавал им корм. Затем доставал талес, тфилин и быстро шагал к Белой синагоге, чтобы успеть к первому миньяну, к первой молитве. Потом он перекусывал и пил чай из медного чайника, который всегда возил с собой. Когда базар оживлялся, он разгружал ящики, корзины и мешки и, наконец, расставлял товар вокруг подводы. С этого момента начиналась его торговля.

Чего только не находили у него клиенты! Жёлтые пахучие лимоны, золотистые апельсины, мак для домашней выпечки, лавровый лист, сушёные сливы, яблоки и груши для компота, изюм, разные виды перца, кабачки, семечки и фисташки, гречку, рис, фасоль ‒ белую и пёструю ‒ и даже хумус. Словом, по любым потребностям, на любой вкус. Для развесных товаров у него были весы с двумя тарелками и гири всех размеров. Для продажи согласно габаритам у него имелись жестяные мерки, в соответствии с правилами торговли. Гривенники и трёхкопеечные монеты он держал в чёрной кожаной сумке, что висела у него на плече. Если кто-то расплачивался серебром, что редко случалось, он клал эти деньги во внутренний карман пиджака. Йоил давал людям и в долг. Он знал лично всех крестьян в округе и считался своим в сёлах, где ему приходилось проезжать или ночевать.

Ярмарки в нашей местности были пёстрые, в народном вкусе. Сюда съезжались всевозможные торговцы, но Йоил был единственным в своём роде. Мы, мальчишки, любили собираться у его подводы и разглядывать товары, от которых веяло дальними странами. Даже фасоль, сухофрукты, семечки и тому подобные обыкновенные вещи у Йоила Песчанкера выглядели иначе, чем у других продавцов. Но гвоздика и прочие специи из таких далёких стран, как Китай и Индия, или лимоны и апельсины из Израиля в моих детских фантазиях превращались во что-то священное. Когда я видел, что Йоил отбирает и выбрасывает гнилой лимон или апельсин, мне становилось не по себе. Как можно выбрасывать эти священные фрукты, будто это какие-нибудь яблоки или груши!

Йоил по наружности и образу жизни был типичным европейским евреем. Когда я вырос и стал читать Шолом-Алейхема, то признал в Йоиле прямое сходство с Тевье-молочником. Именно из таких типов, как Йоил, распространённых на юге России, известные писатели замешивали глину для своих монументальных образов. Особенно характерно, как эти люди умели истолковать то или иное выражение и придать ему нужный им смысл. Йоил не был большим грамотеем, но умудрялся перевернуть фразу так, как ему было выгодно, притом делал это с юмором. Тевье-молочника и Йоила сближали одни и те же проблемы и заботы. Муж дочери Йоила был в нашем местечке горьким бедняком, и у них было лишь то, что им перепадало от отца.

Я не помню Йоила раздражённым. Всегда на его смуглом лице светилась улыбка, всегда у него было хорошее настроение. И Бессарабия грела его, пока она относилась к России. С 1918 года, когда румыны оккупировали Бессарабию и Днестр превратился в границу, Йоила с его товарами долго не видели, хотя ярмарки в местечке продолжались. С той стороны Днестра, из Украины, то и дело доходили плохие известия: перевороты, еврейские погромы. Позже здесь стали появляться евреи, которым удалось спастись от петлюровских убийц. На мирных прежде берегах бессарабского Днестра лилась кровь евреев-смельчаков, рискнувших нелегально перейти границу.

Однажды утром появился и Йоил. Но это был уже не тот человек, которого мы прежде знали, не тот Йоил, который беззаботно разъезжал по дорогам Подолья и Бессарабии со своим диковинным товаром. Он был одним из толпы беженцев, которых волна революции забросила к нам. Эти люди спали на полу в синагогах. Йоил, которого знал весь городок и все жители окружающих сёл, был испуганным и растерянным, его кидало в дрожь при виде человека в мундире с румынскими пуговицами. Эта земля, родная и знакомая, горела у него под ногами, он стал ей чужим. Со временем, правда, он как будто оправился и стал снова торговать на ярмарках, но ему уже не хватало прежнего блеска. С его прилавка исчезли специи и деликатесы из дальних стран. Даже его лицо, по-прежнему обожжённое ветром и солнцем, стало иным. Он казался теперь городским, тонким и скучным. Городок был отрезан от Подолья, и Йоил мог только издалека видеть знакомые ему дороги. Он стал лишь одним из многих обитателей местечка, томившихся воспоминаниями о прошлом.