В местечке жили два извозчика, и оба по имени Хоскель. Одного из них называли Старый Хоскель, а второго просто Хоскель. Они были разными по наружности и характерам. И вообще разными как день и ночь. До того как появились другие извозчики, эти были единственными, кто связывал местечко с внешним миром. Старый Хоскель был небольшого роста, с тёмным, потрескавшимся от ветров и вьюг лицом. Зимой и летом он ходил в сапогах. Борода и усы его были коричневыми от курения и от нюхания табака. Это был тихий и благонравный еврей, никогда не слышали от него непристойных и грубых слов, как это водилось у извозчиков. И в субботу, и в будние дни он ходил в синагогу с мешочком под мышкой ‒ там лежал талес. Его считали почётным жителем местечка. Детей у него не было.

Второй Хоскель во всём был полной противоположностью Старому Хоскелю. Высоченный, толстый, с большим животом, с бритым лицом и усами разного цвета, которые он всё время закручивал. Он любил хорошо поесть и выпить стакан вина, частенько можно было встретить его навеселе, впрочем, никогда не пьяным. Коней он кормил только овсом, они выглядели ухоженными и дюжими. С пассажирами держал себя строго, но не грубил, зато среди извозчиков вёл себя, как диктатор. Он был неглуп, знал, где и когда можно дать себе волю и проявить темперамент.

В молодости он работал перегонщиком у Старого Хоскеля и с тех пор почитал старика, как раввина, хотя в извозчичьем деле давно его превзошёл. Особенно же считался со Старым Хоскелем при покупке лошадей. Тот был большой знаток, ему достаточно было посмотреть зубы, поднять лошади хвост, шлёпнуть её по животу, чтобы разобраться в качестве товара. Хоскель верил ему, и его доверие не бывало обмануто. Старый Хоскель был ещё и знатоком в лечении лошадей. Однако младший, Хоскель Элишкес ‒ так его называли по имени матери, перещеголял старика и на этом поприще. Если надо было пустить лошади кровь, решить, дать ли ей слабительное, обращались к Хоскелю. Он оказывал эти услуги бесплатно. Даже крестьяне из окружающих сёл обращались к нему, приезжали и привозили подарки. Евреи же ограничивались добрыми словами.

Когда Хоскель дэр Элишкес стал самостоятельным извозчиком, Старый Хоскель ушёл от дел. Теперь его можно было встретить с палкой в руках на базаре, где он вёл разговоры со знакомыми крестьянами. Монополистом в сообщениях местечка с большим миром стал Хоскель дэр Элишкес. Он провёл реформу. Старый Хоскель обслуживал пассажиров простой подводой без рессор. Хоскель же приобрёл карету с рессорами и мягкими сидениями, а позже купил у одного помещика фаэтон.

По нашим сегодняшним меркам расстояния между местечком и окрестными сёлами или уездными городами были невелики. Но при тогдашних средствах, особенно в распутицу или в метель, это было вовсе не так. От местечка до Сорок было двадцать пять вёрст. К тому же надо было преодолеть три горы, вверх и вниз, притом каждая длиной больше километра. Такое путешествие длилось три часа, а зимой ещё дольше. Чтобы добраться до Каменки, за восемь вёрст от местечка, надо было спуститься с высокой горы, потом проплыть по Днестру пароходом, и лишь потом начиналась прямая дорога. Чаще всего оба Хоскеля возили пассажиров в Сороки, Песчанку, Каменку, на железнодорожную станцию Ункитешты. Случалось, что надо было ехать и на большие расстояния, например, в Кишинёв, за 120 вёрст от Вертюжан. Бывали рейсы и к пароходу, который делал остановку в ближайшем селе Золучены.

Когда Бессарабию присоединили к Румынии и Днестр стал пограничной рекой, движение по нему сократилось; в Каменку уже нельзя было поехать. Уменьшились и доходы извозчика Хоскеля. Торговцы, бизнесмены изменили свои маршруты, направляясь теперь в Яссы, Бухарест, Голац и Кишинёв, а туда можно было попасть из Ункитешт. Эта маленькая полевая станция превратилась в важный железнодорожный узел. На этой-то станции я простился навсегда с Хоскелем, когда уезжал из родного дома в чужие края. Он провожал меня грустным взглядом. Нам обоим было невесело, ведь Хоскель дер Элишкес был нашем соседом, мы жили дверь в дверь, его жена Сося дружила с моей мамой.

Его дом был меньше нашего, зато позади него был большой двор. В этом дворе были большая конюшня и сарай, где хранили подводы, инвентарь и запасы корма для лошадей. Всё своё свободное время Хоскель ухаживал за лошадьми, чистил их, а летом водил купать в Днестре. Он даже беспокоился, чтобы их не сглазили, и, чтобы это предотвратить, на конюшне висела дохлая ворона. Читать он не умел, не знал даже букв, но каждую субботу празднично одевался и шёл молиться в Белую синагогу. Ходил он медленно, переваливаясь с боку на бок, как утка. Это был опытный и практичный извозчик, и пассажиры доверяли ему.

Его жена Сося рожала только дочерей, так что Хоскель боялся остаться без наследника. Когда же наконец родился сын, радость Хоскеля не имела границ. Он назвал его Эли, именем своего отца, и берёг как зеницу ока. Когда мальчик подрос, Хоскель определил его к лучшим учителям, однако парня тянуло больше к профессии отца. Кончилось тем, что он забрал у Хоскеля кнут и стал сам ездить в Сороки и в Ункитешты. Так продолжилась эта династия извозчиков.

У Хоскеля были два младших брата, тоже извозчики: Шлойма и Цви, которым застил свет авторитет старшего. На этой почве возникали ссоры и драки, причём часто дрались и ругались из-за мелочей. Они неприглядно выделялись на фоне остальных жителей местечка, которые в большинстве своём не способны были и муху обидеть. Зато крестьяне, в глазах которых жители местечка были слабосильными существами, считали братьев-извозчиков героическим племенем. Эти бравые кучера, воинственные и сильные, погибли, как все остальные евреи. Ушли, как и все, тем путём, откуда никто не вернулся.