​

   Таких в местечке было много. Евреи-ремесленники жили во всех местечках России, Польши, стран Прибалтики. Портные, сапожники, столяры, кузнецы, плотники, жестянщики, меховщики. Эти люди зарабатывали себе на жизнь своим ремеслом, но в большинстве оставались бедняками. Но были и те, кто умел работать особенно хорошо и тем самым расширял свою клиентуру, в частности, привлекая крестьян близлежащих сёл. Сельские хозяева, помимо денег, причитающихся ремесленникам за их труд, давали им кур, яйца, фрукты свежие и сушёные, овощи и даже ковры. Ремесленники выезжали на работу в сёла, и такие выезды иногда затягивались на месяцы, а то и на всю зиму. В основном выезжали портные. Они везли с собой швейные машины, утюги и прочие принадлежности своего ремесла, а возвращались домой с продуктами, которых доставало семье на долгое время. Столяра и другие ремесленники также выезжали на длительное время. Селяне варили для приезжавших евреев кошерную пищу и укладывали их спать в горнице (каса маре), сами же всей семьёй переселялись на кухню и спали на печке. Но не всем мастерам удавалось заработать достаточно для нужд их семей. Евреи-ремесленники были, как правило, людьми благонравными, но как бы с пятном. Даже те из них, кто разбогател, не могли рассчитывать на достойное место в обществе, ‒ зато сами они держались с достоинством, по крайней мере, в местечке.

Одним из таких был у нас Дудл Длинный, действительно, человек нестандартный. Очень высокий, с длинным лицом, обрамлённым длинной бородой и длинными бакенбардами. На его костлявом носу висели очки с длинными проволочными дужками. Определённой профессии у него не было ‒ он был мастер на все руки. В его мастерской стоял верстак, на котором лежали разные инструменты. Дудл не был жестянщиком, но, если у кого-то протекали чайник, самовар или кастрюля, он их чинил так, что капля воды не могла просочиться. Если керосиновая лампа ломалась, несли её к Дудлу. Часы на стене останавливались ‒ Дудл с ними возился, пока они снова не начинали ходить. Он не был каменщиком, но, если печь была неисправна, он её приводил в порядок, а надо, складывал новую. И дымовые трубы он чистил, и вообще не было такого, чего бы Дудл не умел исправить. Он всё больше помалкивал и не любил общества, всю жизнь оставался бедняком. 

Другим заметным персонажем в городке был еврей по прозвищу Мойше-часовщик. Худой, лицо длинное и узкое, заканчивавшееся редкой рыжей бородкой. И нос у него был длинный и узкий. Было ясно, что он часовой мастер: вечно сидел у рабочего столика с лупой в глазу, вооружённый инструментами, и ковырялся в мелких деталях от самых различных часов, которые приносили ему в ремонт. Я любил останавливаться у его окна и наблюдать, как он паяет и продувает узкие трубочки над специальной керосиновой лампой. Стоял и удивлялся, как может этот тощий и слабый человек так сильно дунуть в трубочку, чтобы её прочистить. Мойше знал и любил свою работу, но, видно, доход от ремонта часов был невелик, и он ещё занимался парикмахерским делом. В этом же деревянном сарае стояло кресло, висело зеркало, и, когда появлялся клиент, Мойше уже стоял с ножницами и бритвой наготове. Будучи ещё мальчишкой, я, тем не менее, видел, что парикмахерская работа ему не по душе, она унизительна для него. Это замечали и другие, и, несмотря на то, что по большей части ему приходилось стричь и брить, жители местечка считали его часовым мастером. Ему приносили ремонтировать не только часы, и он никогда не отказывался от работы и от помощи людям. На его сарае висела большая вывеска с часами, стрелки которых показывали без четверти двенадцать. Профессия часового мастера, в отличие от некоторых других, не считалась низкой и не порочила семью.